Дмитрий Кленовский - «…Я молчал 20 лет, но это отразилось на мне скорее благоприятно»: Письма Д.И. Кленовского В.Ф. Маркову (1952-1962)
А м. б., мы вообще преувеличиваем это «звание»? И к нему надо относиться проще? «Мое святое ремесло»[96] (Каролина Павлова), «цех поэтов»… святое (предположим), но все же ремесло, цех…
Сердечный привет! Д. Кленовский
Почему Иваск превратился в «доктора»[97] (на проспектах «Опытов»)?
17
26 апр<еля19>55
Дорогой Владимир Федорович!
Простите, что долго не отвечал на Ваше мартовское письмо, но у нас стряслась беда… Пишу Вам из Мюнхена, куда 10 дней тому назад отвез в автомобиле скорой помощи жену на операцию (почки). Мучилась она с ними уже давно, но на Пасху боли стали невыносимыми, и операция поэтому неизбежна, а то могут произойти разные опасные для жизни неприятности. Я заручился одним из лучших в Мюнхене хирургов (в нашем медвежьем углу оперировать ее вообще было некому), и операция сама по себе не представляла бы опасности, если бы не сердце, которое под сомнением и может операции не перенести — меня уже на этот счет предупредили. Мы с женой исключительные друзья, а потому очень тяжело все это переживаем. Каждая операция — риск, а с плохим сердцем — втройне. И идешь на операцию вроде того как на смерть, а с близкими перед нею прощаешься как если бы навсегда…
Жену удалось устроить в бесплатную больницу, но хирурга по своему выбору, более совершенный наркоз и т. д. должен оплатить я сам — бесплатному хирургу довериться было никак невозможно. Залезаю в долги, из которых еще не знаю, как и выпутаюсь… Я тоже живу в Мюнхене, дабы за всем проследить, да к тому же мои посещения жены — ее единственное утешение и поддержка. А вообще она нервничает, почти не спит, не ест. Помимо тяжелого душевного состояния, в общей палате шумно, беспокойно…
Если соберетесь написать, то адресуйте письмо в Traunstein, мне перешлют, а то мой мюнхенский адрес непрочен (собираюсь переменить гостиницу).
Был у Степуна и Ржевских[98]. Первый все так же бодр, речист; в начале мая едет в Рим рыться в архивах Вяч. Иванова. Ржевский очень занят, совсем не имеет времени для собственной литер<атурной> работы, а потому, подлатавшись, собирается к 1 сент<ября> вернуться в Швецию, где он продолжает числиться на службе. А подлататься в Мюнхене у американцев можно… Л.Д. получает что-то между 2 и 3 тысячами марок в месяц (покупает автомобиль), что в 5–6 раз выше хорошего немецкого жалованья, имеет великолепную бесплатную квартиру с мебелью, коврами, постельным бельем, посудой и даже с несколькими десятками разных рюмок и бокалов. Кроме него на радиостанции работают Чиннов, Вейдле, Газданов[99]. С последним познакомился у Ржевских: своего рода «гримаса эмиграции» — офранцузившийся осетин, с пестрыми кавказско-парижскими чертами характера.
Намечалось было издание моей новой, третьей, книги, но сейчас мне не до нее, и дело отложено до «лучших дней» (если они вообще будут…).
Вышли ли уже «Опыты» с В<ашей> поэмой?
Искренне преданный Вам Д. Кленовский
18
10 июля 1955
Дорогой Владимир Федорович!
Простите, что так давно не писал и до сих пор не ответил на Ваше, полученное еще в мае, письмо. Были, однако, чрезвычайно уважительные причины, о которых Вы, вероятно, догадываетесь, если не позабыли содержания моего апрельского письма. Я был совершенно выбит из колеи операцией жены, сопровождавшейся разного рода осложнениями. Даже и сейчас, хотя жена уже давно «дома», состояние ее внушает разного рода опасения. Что-то в операции (камни в почках), хотя ее делал один из лучших мюнхенских хирургов, по-видимому, не удалось, и жена не только не находится на пути к выздоровлению, но по-прежнему страдает от сильных болей и совершенно еще не может двигаться. Были и большие материальные затруднения (больница была бесплатная, но хирурга пришлось оплатить), которые лишь в самое последнее время удалось преодолеть. Вот все это, естественно, и отразилось на моей корреспонденции даже с самыми симпатичными мне людьми, и я надеюсь, что они (в том числе и Вы) поймут меня и не будут за это в обиде.
Жену оперировали в Мюнхене, и, чтобы проследить за всем, я сам на месяц туда переселился. Впервые познакомился при этом с Ржевскими, а у них — кое с кем из русских парижан, превратившихся в мюнхенцев: Газдановым, Чинновым и др. Все они работают на радиостанции «Освобождение» и устроены великолепно, настолько, что Ржевские, например, уже автомобиль купили и едва ли, думается мне, вернутся в Швецию. Июнь они провели в Италии, на Ривьере, у Ширяева[100]. Был, конечно, и у Степуна, который, однако, вскоре уехал в Рим разбирать рукописи Вяч. Иванова. После «прихода к власти» Иваска я перестал получать «Опыты», т<ак> ч<то> № 4 не видал и не смог — к большому моему огорчению — прочесть в окончательной редакции Вашу поэму. Написали ли Вы еще что-нибудь? Неужели Вы совсем отказались от «мелких» стихотворений и иначе как в поэмах вообще больше не высказываетесь? Какую прессу имеет В<аша> поэма из № 4 и как Вы ее назвали?
Я веду сейчас переговоры об издании новой, третьей, книги стихов. Еще не знаю, что получится. При частичном собственном финансировании дело было бы уже в шляпе, но сейчас я такой возможности совершенно лишен.
«Грани», как Вам, наверное, уже известно, с № 26 меняют свой облик, становятся органом подчеркнуто политическим. Ржевский от редакторства отказался. Планы и мечты новой редакции — фантастические: журнал, мол, прямо-таки хлынет за железный занавес!
Сердечный привет! Искренне Ваш Д. Кленовский
19
15 авг<уста19>55
Дорогой Владимир Федорович!
Получил Ваше интересное письмо. Как раз перед этим мне удалось достать на прочтение № 4 «Опытов». Все Ваши изменения в поэме мне очень понравились, но 2 вещи огорчили:
1) Отсутствие названия. Нельзя такую длинную вещь его лишать, это даже и отзывы о ней как-то затрудняет. Ну что было бы, если б, скажем, «Мцыри» или «Граф Нулин» остались «безымянными»? Как писать через 10 лет о Вашей поэме? «Стихи В. Маркова, напечатанные в № 4 “Опытов” и начинающиеся словами “Часы холодной смерти” сыграли огромную роль в развитии русской поэтической мысли XX века»? Ведь Ваши «Гурилевские романсы» то и дело вспоминают критики, а как бы они это делали, если бы поэма была без названия? Вы совершили большую ошибку, отбросив название! Самое плохое лучше, чем никакое!
2) Две строки многоточий на стр. 14. Зачем это Вам понадобилось? Ведь 2 оставшиеся строки беспомощно повисли в воздухе! Кроме того, многоточие в книге стихов всегда что-то подразумевает — либо богохульство, либо неприличие, которые автор не мог по цензурным соображениям опубликовать (прежде бывали и соображения политические). Примеры сему мы видим в стихах Пушкина, Ал. Толстого, М. Кузмина и т. д. И Вас тоже будут в чем-то подобном подозревать, причем политические причины в Америке отпадают, поскольку остаются только первые две. Нехорошо!
Что касается отзывов о поэме, то сегодня прочел еще один — Н. Андреева в «Рус<ской> мысли» от 29 июля — и спешу послать Вам вырезку (вся статья очень большая, на 2 подвала, об «Опытах» вообще)[101]. Адамовича[102] не читал, но ведь он вообще Вас очень ценит, и я не представляю, чтобы он высказался плохо. Впрочем, в его манере — одновременно и похвалить и выругать, и не понимаешь иногда, что перевешивает. Неужели Вы считаетесь с мнением Глинки?[103] Елагин прекрасный поэт, но в философии сущее дитя, т<ак> ч<то> не ему о ней в Вашей поэме судить. Терапиано, как мне кажется, человек завистливый и боится похвалить что-нибудь действительно хорошее, скорее похвалит что-нибудь средненькое, того, кто ему, «мэтру», не конкурент; но если автор признан, то и Терапиано начинает подпевать в тон, чтобы не показаться дураком. Отбросив таким образом тех, кто Вашей поэме не судья, получаем несомненный ее успех, да иначе и быть не могло, ведь поэма в своем своеобразии своего рода новое слово в поэзии. Но Вы, вероятно, правы, что она не для каждого прозвучит и заставит трепетать не каждое сердце и что причина этого лежит, как Вы выразились, в «опыте советской России».
«Литер<атурного> современника»[104] я не читал. Его мне не прислали, ибо я отказался дать туда стихи. Но мои корреспонденты жалуются на Вас: Вы там будто бы упомянули, что Пушкин написал «Пиковую даму» во Флоренции. Вы, конечно, не могли так ошибиться, вероятно, корректор подвел?
Что Гуль не принял Вашей статьи о Есенине[105] и стихов Моршена — это уже явное неприличие. Я бы на Вашем и его месте перестал там печататься. И Вы и Моршен уже достаточно ответственные за свои произведения авторы и ничего плохого редакции предложить не можете, могут быть только более или менее удачные вещи, и эти последние редакция должна, так сказать, in Kauf nehmen[106], зная, что последуют и первые, а не капризничать.
